К 47-й годовщине Победы."З. Палкина. Нам было семнадцать (из воспоминаний военного фельдшера)"

В 1942 году я закончила ремесленное училище г. Соликамска по специальности химик-аналитик. Шёл второй год войны. С фронта приходили тревожные вести. Мой отец уже воевал. Мальчишки из нашей группы (многие из них были детдомовцами) подали заявления в военкомат о добровольной отправке их на фронт. Я тоже решила не отставать от них. Хотя нам не было еще и 18-ти лет, но нашу просьбу удовлетворили.

            Наша семья жила в глухой деревушке Пермской области. Деревня называлась Родники. И, действительно, для забора воды был вырыт широкий колодец. В нем была масса родничков, и били они вверх, словно гейзеры. Такой холодной и вкусной воды я больше нигде не встречала.

            На фронт уезжала с маленького полустанка. Мама, вся в слезах, долго бежала вслед за поездом.

            Сразу на фронт меня не отправили, а зачислили курсантом Киевского военно-медицинского училища, которое было эвакуировано в Сверловск. Училище – это полк. В нем три батальона парней и один батальон наш – девичий. Службу мы несли наравне с парнями. Занятия по медицине, боевая и строевая подготовка, служба в карауле. Почти все девушки были с Урала. Фронт перемалывал и медицинские кадры, поэтому подготовка была ускоренной. Учились мы добросовестно, я даже вышла в отличники боевой и политической подготовки. Меня и еще трех ребят наградили значком «Отличник РККА».

            Как отличнику, мне давали винтовку, в отличие от всех, 10-зарядную, с японским плоским штыком. Так называемая СВТ. Фронтовики ее знают. Ох, и намучилась я с ней. Силенки в руках нет, а там тугая большая пружина, которая и мужчине еле под силу.[…]

            Ровно через год нас выпустили из училища. Присвоили офицерское звание, дали личные дела, вещмешок с сухим пайком и направили всех на фронт. Меня направили на 2-й Украинский фронт фельдшером артдивизиона. Дело было в ноябре 1943 г. Наш полк стоял в деревне Недайвода Кировоградской области. Накануне прошли жестокие бои, и по обочинам дороги было много разбитой техники, трупы немецких солдат, убитые лошади прямо с гаубичными упряжками.

            Доложила командиру полка о своем прибытии. Меня направили вместо погибшего фельдшера во 2-й артдивизион 198 артполка 13 артдивизии резерва Главного командования. Это значит, что наша дивизия перебрасывалась в места, где надо было уничтожить большие силы врага. Их называли «котлы», «группировки». Мое боевое крещение состоялось при уничтожении «котла» в районе Корсунь-Шевченковской и Шполы-Звенигородки. Здесь я узнала, что такое смерть.

            После это мы передислоцировались  в Румынию для уничтожения группировок врага в районе Ясс и Тыргуфрумоза. Местность была холмистая, наши и немецкие траншеи находились в такой близости, что самолеты зачастую бомбили свои позиции. Бои велись на уничтожение противника. Когда нас смела одна часть, у нас была одна пушка и 15 солдат из 250. В городе Фалешты мы приняли новое пополнение, чему спели – обучили их за 2 месяца и снова в бой.

            Таких жестоких боев, как на Сандомирском плацдарме, я еще не знала. Старые солдаты сравнивают эти бои с боями на Курской дуге. Река Висла, разделяющая Польшу и Германию, являлась последним оплотом для немцев, и дрались они более чем жестоко. Наша огневая позиция находилась на берегу реки Вислы. Немцами был пристрелян каждый окоп, каждая траншея, каждая пушка. Помню, было осеннее солнечное утро. К бою мы были всегда готовы, поэтому в короткие часы затишья солдаты спешили написать домой письма. Каждое из них могло оказаться последним. Один из солдат попросил меня написать письмо на Родину, в Кировскую область. Не успела я дописать письмо, как начался артобстрел из-за Вислы. Еле-еле успела добежать до своего блиндажа. От разрывов снарядов он ходил ходуном. Мне надо было наблюдать и за огневой позицией, чтобы вовремя оказать помощь раненым.  При таких обстрелах все ждем: вот-вот шарахнет прямым попаданием в блиндаж, траншею, ровик. Не повезло и на этот раз. В коленчатый окоп, где находился и мой солдат, все-таки угодил снаряд. Я видела, как кверху летели оторванные руки, ноги. Так и не успели мы с солдатом дописать письмо. Похоронили их останки в братской могиле.

            Пытаясь взять реванш за свои поражения, немцы гонялись даже за одиночными целями, поражая их с самолетов. Со мной произошел такой случай. Чтобы не демаскировать огневую позицию, наша походная кухня стояла в 2-х километрах на окраине Сандомира. Без снятия пробы фельдшером повар не выдавал бойцам пищу. Я, как всегда, пошла снимать пробу. Слышу – летит немецкий самолет, вокруг никакого укрытия, чистое сжатое поле. Не успела я сообразить что к чему, как с неба посыпались контейнеры, начиненные гранатами. Самолет гонялся за мной минут 10. Я уже распрощалась с белым светом, как вдруг провалилась сквозь землю. На поле, оказывается, была замаскированы окопы с пехотинцами. Они меня стащили за ноги в окоп.

            Случаев, чтобы погибнуть на фронте, у солдат предостаточно. Но, видимо, есть какая-то сверхъестественная сила, отводящая смерть […]

            Наш дивизион был оснащен пушками 76 калибра. Поэтому чаще всего мы находились в рядах пехоты на прямой наводке. Наблюдательный пункт командира дивизиона находился в двух-трех метрах. Однажды по связи сообщили, что по на нашей батарее на переднем крае заболел наводчик. Я быстро собралась и пошла на передний край к пехотинцам. Когда я пришла в дивизион, у меня в подчинении был санитар, пожилой солдат, которого отправили в тыл по болезни. Так что всю медицину в дивизионе представляла я одна. Перед тем, как отправится на батарею, начальник штаба познакомил меня с ориентирами – где наша траншея, где немецкая, указал расположение снайперов, охраняемое минное поле на нашей стороне. На передний край я добралась благополучно. Испугал меня только заяц, выскочивший из-под ног. Оказала помощь солдату и пошла обратно. Подхожу к спуску на минное поле. Уже вижу солдата, охранявшего его. Вдруг слышу: «Вжик!» Пуля снайпера на несколько миллиметров пролетела выше моего берета и упала к носкам сапог. Поле было сжато, стояли суслоны пшеницы. Под ними пехота вырыла ровики. Вот  в такой ровик я и нырнула. Притаилась на несколько минут – все тихо. Вылезла из окопа и, как в детстве, лежа покатилась с горки вниз. Вдруг слышу такой отборный мат солдата, что в другое бы время повяли уши. А тут я даже обрадовалась, что слышу русскую речь. Оказалось, что я качусь прямо на минное поле.

            Весь мой маршрут на передовую и обратно прослеживался командиром дивизиона через стереотрубу, в которую видно все как на ладони. Когда я прыгнула в окоп после выстрела снайпера, все считали, что снайпер все-таки достал меня. За мной был послан взвод разведки дивизиона. Это были отчаянные ребята, видавшие виды на войне. Им было приказано доставить меня живую или мертвую. Я уже шагаю в дивизион, вижу – идет на встречу отделение солдат с носилками, при полном вооружении. Радости их не было конца, когда увидели меня живую. Ведь со многими из них мы прошли вместе через многие бои.  […]

            Последний наш бой в составе дивизии был в Германии, где сражались танковые соединения. Мы своим дивизионом поддерживали пехоту. Дивизионом командовал отважный сибиряк майор Зенов. После отступления немцев он решил закрепиться в отдельно стоящем на окраине города фольварке. Мы вошли в здание, выставили часовых, протянули связь с дивизионом. Продержались в нем до темноты. С наступлением сумерек нас окружили немцы и забросали фаустпатронами. К этому же времени они успели подтащить 45-миллиметровые пушки. Под шквальным огнем автоматов, пулеметов и осколков снарядов мы отходили, теряя самых отважных. Командир взвода связи лейтенант Миронов задержался с подчиненными, чтобы снять немецкие телефонные аппараты. Немцы были уже в здании. Наших ребят расстреляли в упор из автоматов. Когда на следующее утро мы вернулись в фольварк, отбитый нашей пехотой, то нашли ребят с многочисленными пулевыми ранами, выколотыми глазами, вырезанными на груди звездами. Еще десять героев опустили  в братскую могилу. Автоматные очереди были прощальным салютом на чужой земле.   

            Незадолго до конца войны наш полк был построен, командир дивизии вручил бойцам и офицерам награды и очередные звания. За вынос раненых с поля боя и оказание им помощи меня тоже наградили боевым орденом «Красная Звезда» и присвоили звание «лейтенант медицинской службы».

            Мы вновь были переброшены в Польшу, где до 14 мая уничтожали бендеровские банды. Отгремели салюты в честь Победы, а наши бойцы и командиры все еще гибли в боях от рук этих бандитов.